Юрий Плисс: остановиться и показать хорошее
Мы зашли в гости к Юрию Плиссу, одному из самых значительных живописцев Одессы, чтобы поговорить с ним о меняющемся и вечном, об учителе и товарище Валентине Хруще, и – в преддверии 8 марта – о женщинах-художницах и женщинах-моделях.
— Юрий, Вы коренной одессит в нескольких поколениях?
— По отцу – да.
— Слышала, что в роду Вашем были французы.
— Может быть, были. Мы здесь все немного французы!(смеется). Де-Рибас в своей книге упоминает художника по имени Семен Плис – с одним «с». Но был он моим предком или нет – не знаю. Почему-то иногда снится Франция…
— Были там? Собираетесь?
— Не был. Хотя приглашали в один замок. Собираюсь много куда. Но уже много лет не могу добраться до Фонтанки. Порисовать, пофотографировать, впечатлиться, сблизиться с берегом. Берег на Фонтанке напоминает берег, каким он был в моем детстве.
— Где Вы жили в детстве?
— На улице Мечникова, старое название Внешняя, около кинотеатра Родина.
— Мне так нравится история о том, как Вы стали художником, нарисовав корабль.
— Был 1958 год где-то так. Папа подарил мне кораблик с моторчиком, с заклепками. Это была точная модель какого-то катера. Я его запускал и рисовал. Кто-то увидел рисунок и сказал, что я – художник. Тогда я запомнил это слово. В школе я уже был «профессионалом», друзья просили меня нарисовать что-то на парте – рисовал. Делал стенгазеты.
— Никаких вариантов стать кем-то еще? Космонавтом, например?
— Я раньше стал художником, чем Гагарин полетел в космос. (Смеется). Юноши тогда хотели стать моряками, летчиками. Я два раза поступал в университет.
— В университет, чтобы стать кем?
— Я поступал на биологический факультет. И на геологический. Оба раза проспал! Не сложилось.
— Пишите с натуры? Бываете на этюдах?
— Да, очень это люблю. Французский художник Утрилло говорил, что нужно расстреливать тех, кто рисует на пленере. Шутил, я думаю. Действительно, невозможно зафиксировать состояние. Оно все время меняется. Природа изменчива. И все же сидеть на склоне и рисовать — так душевно!
— Хочу спросить про старые и новые сюжеты. Появились ли какие-то новые сюжеты в Вашем творчестве?
— Конечно, появляются новые. Надо вспомнить. Рисовал двери тогда, теперь я тоже рисую двери. Но они уже другие.
— Главный редактор предложил побеседовать с Вами на тему разрушения традиционной городской среды Одессы. Как вы это воспринимаете?
— Уффф. Хотелось бы говорить о чем-то более приятном. Разрушение – это зло.
— Но появление нового неизбежно…
— В каком-то смысле наш застой, запоздание цивилизации отразились благотворно на памятниках архитектуры. У нас они как-то сохраняются. Даже сейчас. В Москве, где я провел несколько лет, совсем не осталось тех же старых дверей. А у нас еще есть. Да, неприятные события происходят: город разрушается. Началось это давно.
— Вы переживаете по этому поводу?
— Если я буду расстраиваться – то мне все время придется только расстраиваться. В мире происходит столько всякого недоброго, столько нарушений… Но стоит ли мучить себя сознанием происходящих зол?
— Как, по-вашему, одесская ситуация в целом ухудшается или улучшается?
— И то и другое.
— В этом много оптимизма — не зацикливаться на одной стороне.
— Задача художника в том и состоит, чтобы остановиться на границе между плохим и хорошим. Отодвинуть этот ужас. И показать хорошее.
— Как Вы работаете?
— Светлую часть дня я пытаюсь посвящать живописи. Для живописи важен свет. Я столько времени отдал лампочному андеграундрому освящению, что теперь очень ценю свет дня. Столько пришлось работать в подвалах! А вечером можно уже заняться графикой, тем, что не требует полного спектра.
— Когда я впервые зашла к Вам в гости, Вы жили в Отраде.
— Мы там снимали домик. Было замечательное время — 90-е годы. Промышленность затихла. Все остановилось после распада Союза и перестройки. Порой летом мы с сыном оказывались вдвоем на пляже. Полное запустение. Красота! Для экологии хорошо, когда перестают работать заводы.
— Крабики вернулись!
— Те крабики, которые были в моем детстве, так и не вернулись. Там были большие крабы, которыми мы питались порой. Тех я не вижу. Сейчас появляются новые виды, новая живность приходит с кораблями из дальних стран…
— Расскажите про Ваши любимые места в Одессе.
— Побережье. Теперь оно меняется. Уже не такое, как в детстве. В детстве там были старинные сады на склонах, рельеф удивительный как на китайском свитке. Горы и долины… Есть масса других симпатичных участков в самом городе. Поэтому я считаю, что надо документировать и фотографировать. Все стенания по поводу разрушения города не помогают. Надо фиксировать, пока есть места.
— А Староконный рынок Вы любите?
— Люблю по старой памяти. В детстве там часто бывал. Рядом жили друзья. На Мясоедовской была большая голубятня. Запускали голубей.
— Юрий, сколько времени уходит на одну работу?
— По-разному складывается. Несколько лет иногда подхожу к работе. Не попадается на глаза – могу забыть, что надо продолжать. Бывает и очень быстро – а ля прима. Но дело не в скорости! И у знаменитых гранд мастеров мне часто нравятся работы, сделанные быстро.
— Как возникают темы для работ?
— Вдруг что-то увидел. На кухне рыбу или яблоко – раз изобразил.
— Расскажите, как родилась моя любимая работа: женский портрет в красном.
В комнате появляется Марина, жена Плисса. Марина и Юрий долго вспоминают работу, о которой я упомянула. Марина говорит: «Это портрет в кресле у Лисовского». Юрий продолжает:
— У Саши Лисовского было красное бархатное кресло, у Марины красный бархатный костюм – по цвету они сложились. Я сфотографировал Марину. Потом сделал наброски в мастерской. Кресло мы не выносили! (Смеется). Марина мне позировала.
Марина говорит: Лучше всего быть лежащей моделью! Спишь себе, а тебя рисуют!
— Долго пришлось позировать? Мучили модель?
— Нет, я не такой мучитель, как некоторые художники.
Модель становится скованной, если заставить ее долго позировать. Мне такой образ не нужен. А среди художников действительно встречаются мучители! Есть такой анекдот про Сезанна: он сажал модель на шаткий подиум, а когда модель пыталась шевелиться, то просто падала на пол. Даже с важными господами так обходился.
— Юрий, получается, что Вы пользуетесь фотографией, когда делаете живопись?
— Да, фотография — это удобно. Она быстро фиксирует состояние. Живопись – другое. Там каждый участок проживаешь с кистью.
— Часто вижу Вас на Фейсбуке. ФБ помогает или мешает?
— В принципе Фейсбук – это удобно. Это возможность показать свои работы. Бывает, увлекаешься просто информационной, а лучше это время провести с кистью. Любопытно бывает получить отклик. Увидеть себя со стороны. Это касается и выставочной деятельности тоже. Выставки, конечно, отнимают время, порой сбивают с каких-то налаженных ритмов. Почувствуешь отклик – и порой просто приятно. Интересные встречи обязательно проходят на выставках.
— Ваши работы когда-то воровали?
— Да, еще в училище – Художественно-театральном — исчезали мои работы. Букетики. Наверное, девушки забирали. Признаюсь, мне было это приятно.
— Этот выпуск газеты посвящен 8 марта.
— Однажды я спросил одного француза: вы в Париже отмечаете Восьмое марта? Он ответил так: у нас каждый день восьмое марта. Хотелось бы, чтобы у женщин каждый день был праздником.
— Кому легче быть художником мужчине или женщине?
— Девочки не менее талантливы, но им труднее себя проявить. Если художница становятся матерью – ее основное творчество – растить дитя. Творческая энергия уходит туда.
— А как же Зинаида Серебрякова? У нее было четверо детей.
— В нашем Художественном музее есть несколько прекрасных ее картин. Судьба у Серебряковой трудная. Но современным художникам-женщинам тоже нелегко. Изначально у Зинаиды Серебряковой был хороший старт. Богатая аристократическая творческая семья. Она получила все в детстве и юности. Потом начались трудности. Сейчас часто неудачные обстоятельства начинаются прямо в детстве. Зеленого света нет. Хотя, конечно, нужно рассматривать каждый случай отдельно.
— Читала, что Хрущ был очень галантным, целовал ручки дамам. Кто-то писал в воспоминаниях, что он «был в принципе человеком воспитанным. Особенно с женщинами».
— Валя был очень галантным и заражал всех мужчин вокруг своей галантностью. Он же представитель рококо – галантного стиля. Это мало кто отмечает. Валя – представитель рококо ХХ века.
— Интересно, почему Хрущ уехал? Что его тянуло и утянуло в Москву?
— Была женщина… Те, кто был знаком с ним ближе, чем я, могут лучше рассказать. И еще одна женщина – известная художница Катя Медведева…
— То есть, женщины его туда утянули?
— Да, женщины.
— Как Вы впервые встретились с Хрущем?
— Помню один из ранних эпизодов. Валя жил на Пантелеймоновской, а у меня была мастерская на Итальянском бульваре. И вот мы случайно встретились как-то ночью на перекрестке. Увидели собаку и рассматривали ее. Валя сказал: «Возьми друга»!
— Взяли собачку?
— Нет, не взял, дома жил очень воинственный кот Симафор, Сима. Смесь сиамца с одесситкой.
— А у Хруща?
— У него был боксер крепкий. Как-то смешно он его звал. Балбес. Помню еще одну из первых встреч с Валей. Я пришел к нему в мастерскую, а он реставрирует кресло. Прекрасно отреставрировал. Показывал мне. Валя дерево знал и любил как никто. Много легенд ходило о его пристрастии к стамескам. У него была целая коллекция стамесок. Неоднократно встречались в Одессе, но подружились уже в Москве в мастерских на Беляево.
— Что Хрущ делал в Беляево?
— Хрущ там заведовал художественными мастерскими и выставочной деятельностью. Он сколотил вокруг себя общество художников, можно сказать, содружество художников. Там были и москвичи и одесситы приезжали. Заслуга Вали в том, что все художники очень уважительно относились к творчеству друг друга. Мы работали в мастерских под выставочным залом «Беляево». То, что делалось в мастерских, – поднималось этажом выше, и проходили выставки всех кто, трудился в мастерских. Там прошла моя первая персональная выставка. Очень многому я научился у Вали, очень ему благодарен…
— Есть художники, которые не делают выставок. Известный пример – Божий. При жизни не состоялось ни одной персональной выставки Божия.
— Значит, у меня с выставками лучше, чем у Божия. (смеется). У меня сложились хорошие отношения с музеем Западного и Восточного искусства. Три больших выставки сделал там.
— Как прошла выставка «Причал» в музее Западного и восточного искусства?
— Я доволен. Это была инициатива музея. Спасибо музею! Мне предлагали три зала внизу, но я взял два зала на втором этаже, которые никак не могут отреставрировать. Туда картины вписались лучше.
— Какое ваше любимое время года в Одессе?
— Люблю все времена года. И даже зиму. Все дни и все часы люблю.
— А у Хруща было любимое время года?
— Мне кажется, лето. Валя у меня больше ассоциируется с летом. Я приезжал к нему в Кимры зимой. Даже живя в Кимрах, он оставался летним одесским человеком. Он размышлял порой так, будто и не уезжал из Одессы. Думаю, в своей памяти он мог оказаться в любом месте города. У него была феноменальная, удивительная зрительная память. Однажды в Москве мы шли к одному коллекционеру, Валя не был там лет восемь. И вот Москва. Все дома одинаковые. Но по каким-то своим ориентирам Валя сразу нашел дом, который нам был нужен, среди типовых одинаковых строений. Как ему это удавалось?
— Юрий, что Вас радует сейчас?
— Прямо сейчас сын Петя, который извлекает звуки из виолончели в соседней комнате. Многое радует! Столько радостного!
— Поделитесь с читателями!
— Состояние жизни. Небо. Море… Деревья радуют, я их очень люблю. Старые дома. Старая Одесса. Трава. Цветы. Собаки. Коты. Природный мир. Природа неистощима.
Янина Желток